день рождения. Оказалось, что 28 мая.
Светик – крестница Элеоноры, и она очень ее любила. Спроси мою сестру, как ее дела, и она, сообщив свои новости, непременно добавит что-то о Светике. Когда та болела, Эля сидела с ней днем, в свое свободное время, чтобы ее лучшая подруга Аня, мать Светика, могла работать.
– Когда 28 мая вечером позвонила Аня и спросила, где Эля, я поняла, что случилось что-то плохое, – сказала мать.
– Почему так сразу – что-то плохое?
– А потому что она не позвонила Светику. И еще эта эсэмэска…
– Какая эсэмэска?
– Она отправила эсэмэску на номер Ани. Зачем она, спрашивается, послала эсэмэску в день рождения Светика вместо того, чтобы ей позвонить? Светик и читать еще не умеет.
– Да, это странно, – признала я.
– А в конце поздравления еще и эта странная приписка: «Мой привет вам обеим и моей маме», – добавила Ольга Марковна. – Звонить мне она не звонит, а вот привет через Аню передает. Как это понять?
– Аня попыталась связаться с Элей, когда получила эту эсэмэску?
– Попыталась, но Эля свой мобильник уже выбросила.
– Как так?
– А так. Позвонишь ей, а в ответ слышишь: «Номер не существует».
– Она, наверное, просто поменяла симку.
– И это единственное, что ты можешь сказать?
Я и правда не знала, что на это сказать. И в самом деле, почему Элька не позвонила Светику, как всегда, если у нее под рукой был мобильник?
Мать отвела от меня взгляд и сообщила мне, что думает сама об этой странной эсэмэске:
– Объяснение может быть только одно: звонить она сейчас не может, а эту эсэмэску отправила тайно. Ее где-то кто-то удерживает силой. Другого объяснения быть просто не может.
– Ну почему же не может… – начала было я, но Ольга Марковна меня слушать не захотела.
– Так что на следующий день я пошла в наше отделение полиции, чтобы подать заявление, – продолжала она. – Но они там, как услышали об эсэмэске, отказались его принять. Для них это доказательство, что Эля жива и здорова. А не дает мне о себе знать, потому что не хочет со мной общаться. Они знают о нашей ссоре. Когда я сказала, что у меня пропала дочь, они первым делом и спросили, была ли у нас ссора. А раз была, то им и дела нет, что с Элей сейчас происходит.
Здесь она снова перевела на меня свой неживой взгляд и спросила:
– Может быть, ты добьешься, чтобы полиция объявила всероссийский розыск? Ты ведь можешь что-то организовать через свою газету? Я могла бы послать вам письмо как читательница, а твоя газета сделала бы официальный запрос по поводу отказа полиции начать розыск Эли. Так ведь это у вас происходит, если полиция не хочет ничего делать?
Так вот зачем она меня искала.
– Я уже там не работаю, – сказала я.
– Но связи-то у тебя остались?
Женщина тридцати шести лет свободной профессии и богемного образа жизни, за полтора месяца ни разу не позвонившая своей матери, с которой она, надо сказать, поссорилась, и поздравившая любимую крестницу с днем рождения не по телефону, а эсэмэской, – это не тот случай, когда газеты поднимают шум. Но я не стала этого говорить. Я пообещала связаться с одной из своих бывших коллег. Перед уходом я взяла у Ольги Марковны домашние телефоны Феди и Ани – так, на всякий случай.
4
Когда я вернулась в контору, Валя сообщила мне о звонке Кира. Том самом, которого я ждала.
– Он очень удивился, когда узнал, что ты ушла на обед.
Конечно, удивился, ведь мы должны были обедать вместе.
Я ввела Валю в курс дела, ради которого все бросила два часа назад.
– Что ты сама обо всем этом думаешь? – спросила она меня.
– Эля всегда боялась волновать мать из-за ее гипертонии. Это ненормально, что она передает ей приветы через Аню, а не звонит, даже если была ссора.
– Но она же изменилась, как говорит твоя мать.
– Но не до такой же степени, – ответила я с полной уверенностью. – Да и эта эсэмэска Светику. Тоже странно. Когда люди вдруг посылают эсэмэски с поздравлениями, а не звонят?
– Ну, например, когда нет настроения звонить. Или когда находятся где-то, откуда звонить нельзя.
Вот именно.
– Мать боится, что Элеонора попала в плохую историю и ее теперь где-то удерживают силой, – сказала я.
Валя бросила на меня взгляд, в котором была то ли растерянность, то ли испуг.
Я рассказала ей об идее Ольги Марковны привлечь к поиску Эли «Нашу газету». Валя тоже там раньше работала. Она уволилась уже после меня. Уволилась, в отличие от меня, без скандала и до сих пор поддерживала отношения с нашими бывшими коллегами.
– Как ты себе это представляешь? – спросила она.
– Ну, например, опубликовать заметку в криминальной хронике об исчезновении певицы Элеоноры Белугиной, которая уже больше месяца не выходит на связь. С призывом к тем, кто что-то о ней знает, связаться с редакцией.
Валя посмотрела на меня с недоумением и сказала:
– Но ты же знаешь, что это будет неэффективно.
– Я хочу это устроить для матери. Это даст ей надежду.
– Призрачную надежду. И только на короткое время. А потом придет разочарование. И она почувствует себя еще хуже.
Конечно же, Валя была права, но что-то мешало мне быть разумной.
– Это будет потом. А сейчас ей станет легче. Нужно что-то сделать прямо сейчас. Чтобы что-то происходило.
– Что-то? А что именно – не важно? – спросила Валя строго, как учительница младших классов, есть у нее такое в характере.
– Все важно и все не важно, – выдала я ей одну из своих дежурных философем. Просто от усталости, накопившейся за последние два часа.
* * *
Мы с Валей трудились в отделе переводов большой нотариальной конторы «Дубравин и K°» в центре Москвы, которую называли между собой «Дубравой». Валя устроилась туда первой. Променять журналистику на прежде отвергнутые ею переводы деловых бумаг от нее потребовали семейные обстоятельства. А сделал возможным – диплом иняза, который также был и у меня.
Иняз нас и свел: Валя и я были однокурсницами. Хотя мы обе учились на английском отделении, группы у нас были разные, и особых отношений у нас во время учебы не возникло. Сблизились мы, когда обе стали работать в «Нашей газете».
Мы были чуть ли не во всем разные, но шли по тем же дорогам жизни. После школы и она и я задумали стать переводчицами. Нам обеим хотелось ездить с делегациями по миру, работать на международных конгрессах или в интернациональных организациях. Но такие радости были предназначены не для нас. Нам с нашими связями надо было бы довольствоваться чем-то вроде обслуживания мелкого и среднего бизнеса в его поиске рынка сбыта за рубежом. Такая перспектива у нас обеих вызывала тоску.
И надо же было так получиться, что и у Вали и у меня был свой человек в «Нашей газете»: у нее – дядя, у
